В комнате блокового стояли печка и ящик с углем — это было единственное отапливаемое помещение в бараке. Здесь же хранился и большой ящик с эрзац-мылом — твердыми как камень плитками какого-то неизвестного вещества. Впрочем, как оно мылится, никто из пленных не знал: эрзац-мыло только числилось выданным для узников, но никогда не попадало к ним в руки. Так же формально считалось, что для больных, находящихся в блоке, выданы одеяла, — большая кипа этих одеял лежала в комнате блокового. Но они никогда не выдавались даже умирающим. На стопе одеял спал блоковой.
Блоковой имел свою охрану — два сильных и молчаливых голландца следовали всюду за ним по пятам. Было неизвестно, за что эти люди попали в блок смерти: они никого не понимали, а их родного языка не знал ни один из пленных. Сами они не убивали узников и не издевались над ними и только молчаливо и безропотно исполняли все приказания блокового.
Кроме того, из самих узников была создана так называемая команда «штубединст» — «служба помещений». Этих людей на русский лад называли штубендистами. Они выполняли разные работы внутри блока: убирали помещения, мыли полы, вытаскивали во двор и складывали трупы, резали эрзац-хлеб и т. д. и за все это получали порой лишнюю ложку лагерного супа — баланды — или маленькую добавку того же эрзац-хлеба. Разные люди были среди этих штубендистов — одни только делали порученную им работу, а другие старались всячески выслужиться перед эсэсовцами и блоковым. Среди этих последних особенно выделялись трое, ставшие непосредственными помощниками блокового, такими же убийцами, как и он сам. Двое — Адам и Володька — были поляками, а третий — «Мишка-татарин» — жителем Крыма. Настоящие имя и фамилия его — Михаил Иханов. Рассказывают, что он был лейтенантом в одной из кавалерийских частей Красной Армии, а потом попал в плен или перешел на сторону гитлеровцев и стал служить в немецких войсках. Конвоируя однажды какой-то железнодорожный эшелон, он совершил кражу, и за это его отправили в один из блоков общего лагеря Маутхаузен. Здесь он принялся ревностно помогать эсэсовцам уничтожать узников и отличался при этом такой жестокостью, что комендант лагеря решил «выдвинуть» его и перевел в блок смерти, где «Мишка-татарин» сделался правой рукой блокового, с наслаждением мучил и убивал своих бывших сограждан и товарищей по заключению.
Среди всех фабрик смерти и их филиалов, в таком изобилии созданных гитлеровцами в разных странах Европы, блок смерти лагеря Маутхаузен был совершенно особым явлением. В нем наиболее ярко и полно воплотилась бессмысленная нечеловеческая жестокость, лежавшая в основе философии немецкого фашизма. Люди, которых посылали сюда, должны были умереть, но их умерщвляли далеко не сразу, а с изощренной, садистской постепенностью. Вместе с тем их не посылали ни на какие работы, они никогда не покидали двора двадцатого блока и, следовательно, не приносили пользы гитлеровскому рейху. Больше того, как ни скудна, как ни похожа НЕ корм скоту была пища, которую давали узникам, все же гитлеровцы вынуждены были тратить на них какое-то количество продуктов: брюквы для баланды, эрзац-хлебе и т. п. А ведь известно, что немецкие фашисты отличались виртуозной экономностью, ничего не тратили зря и использовали для хозяйства даже убитых ими людей: варили из мертвецов мыло и набивали волосами своих жертв матрацы. Чем же объяснить, что они были такими «расточительными» в блоке смерти и тратили продукты на людей, предназначенных к уничтожению?
Этому есть только одно объяснение: блок смерти был еще и «полигоном», где тренировали эсэсовских палачей, где в них возбуждали желание убивать, испытывать жажду крови и наслаждение человеческими страданиями. Узники двадцатого блока стали тем сырьем, материалом, на котором Гиммлер, Кальтенбруннер и другие руководители СС воспитывали тех, кто был опорой гитлеровского режима — «юберменшей» — «сверхчеловеков», утверждавших господство на земле по единственному праву — праву силы, убивавших людей направо и налево то с равнодушием, то с садистским наслаждением и получавших особое, высшее удовлетворение от людских мучений. Другого смысла существования у блока смерти не было, весь режим, установленный здесь, служил этой цели.
С первыми проблесками рассвета в бараке раздавалась команда «подъем», и плотная масса людских тел, лежащих в несколько слоев друг на друге, разом приходила в движение. Узники торопливо вскакивали на ноги и бежали в умывальню, а на полу оставались только те, кто умер за ночь.
Утренний «туалет» был первым издевательством. Каждый из узников успевал только подбежать к умывальнику, плеснуть себе в лицо горсть воды и потом вытереться рукавом или полой своей куртки. Пленного, который не сделал этого, ожидали жестокие побои. Но тех, кто хоть на секунду задерживался в умывальне, избивали еще более жестоко блоковой и три его помощника.
«Умывшись», пленные бежали во двор и выстраивались по сотням в тесном шестиметровом промежутке между стеной и домом, около правого угла барака. Перед ними, закрывая небо, высилась гранитная стена и на загнутых кронштейнах тянулись ряды колючей проволоки под током. С двух деревянных вышек по углам, наведенные прямо на этот строй, чернели дула спаренных пулеметов, настороженно смотрели из-под железных касок глаза эсэсовцев. Продрогшие на морозном ветру в худой одежонке, босые, с почерневшими от холода ногами, узники, стоя в строю, приплясывали на снегу или на обледенелых булыжниках. Живые скелеты, с острыми, до предела исхудавшими лицами, с телами, покрытыми струпьями, язвами, синяками, незаживающими ранами, эти люди знали, что для них начинается новый день мучений, который приблизит их еще на шаг к смерти, а для многих станет последним днем их жизни. Притаптывая, все время шевелясь, чтобы сохранить в себе последние калории жизненного тепла, они в то же время зорко поглядывали по сторонам, стараясь не прозевать появление эсэсовцев. А в это время штубендисты выволакивали во двор трупы и тащили их к противоположному углу барака под вышкой, складывали там аккуратным штабелем «для удобства подсчета». И сами узники напряженно считали эти трупы. Они знали: если мертвецов будет меньше десяти, то это означает, что «норма» не выполнена и эсэсовцы сегодня будут свирепствовать больше, чем обычно. Но, как правило, «норма» эта перевыполнялась, и каждый день из ворот блока смерти к крематорию o выезжала либо ручная тележка, заваленная доверху трупами, либо наполненный мертвецами грузовик.